«Ты родила двоих сразу? А я ухожу – хочу жить для себя!» – сказал муж и исчез. Но через тридцать лет его начальниками стали наши дети
— Наконец-то… — выдохнула я, когда в замке провернулась ключ.
Виктор вошёл в квартиру, тяжело опустил дорожную сумку на пол и провёл ладонью по усталому лицу. Шесть месяцев вахты на Севере. Полгода без него.
От него пахло поездом, пылью и каким-то далеким городом, где он работал, чтобы обеспечить нашу молодую семью. Я хотела броситься ему на шею, прижаться, почувствовать, что я больше не одна, но на руках у меня спал младенец, а второй заплакал в кроватке.
— Это что… — Виктор застыл в дверях, глядя то на один манеж, то на другой. Его глаза были полны непонимания и странного страха. — Аня… это что?
Я неловко улыбнулась, прижимая сына к груди. Сердце колотилось так, что гул отдавался в ушах. Я столько раз представляла этот момент, мечтала, что он будет счастлив.
— Сюрприз… У нас двойня. Два мальчика. Представляешь, Витя, это же счастье в два раза больше.
Он молчал. Не сделал ни шага, чтобы подойти ближе, не посмотрел на их маленькие личики. Его лицо, худое после вахты, постепенно каменело. Он смотрел на двух малышей, как на бездну.
— Сюрприз? — переспросил он глухим голосом. — Мы договаривались на одного. Я рассчитывал на одного.
— Но, Витя… — я с трудом сглотнула, стараясь говорить спокойно. — Это же не в магазине — «возьму одного, а второго оставлю». Они… они оба наши. Это судьба, понимаешь? Бог дал нам их сразу. Разве это плохо?
Он хрипло рассмеялся. Этот смех был как скрежет по стеклу.
— Счастье… Я пахал там, как проклятый, чтобы быстрее выплатить ипотеку и купить наконец машину. Чтобы хоть когда-то начать жить для себя, ездить, отдыхать, дышать. А теперь что? Двойня? Ты понимаешь, что это значит? Это значит дважды больше расходов, дважды больше забот. Я не подписывался на это.
Голос его становился всё громче и резче.
— Ты обо мне подумала? Хоть раз подумала? Когда я начну жить для себя, Аня? У меня были планы! Планы!
Слёзы подступили к глазам, но я сглотнула их. Нельзя. Нельзя показать слабость.
— Наши планы… — сказала я тихо, укачивая сына, — это они.
Виктор отвернулся и посмотрел в окно. Я видела, как напряглась его шея, как задергались жилки у висков. Он молчал, и это молчание было страшнее крика.
Наконец, он повернулся ко мне с ледяными глазами:
— Нет. Это твои планы. Ты родила двоих — ты и воспитывай. А я… я ухожу. Я хочу жить для себя.
Он сказал это спокойно, без истерики, без грубых слов. И от этого было еще больнее, как если бы приговор огласили хладнокровно, не дрогнув.
Он подошёл к шкафу, открыл дверцу и стал бросать свои вещи в чемодан. Майки, джинсы, рубашки смешались в бесформенную кучу.
— Витя, подожди… подумай! — сделала я шаг к нему, но остановилась, испугавшись разбудить младенца на руках.
— Думай сама, — бросил он, даже не повернув головы. — Я не для этого жил.
Он застегнул молнию чемодана, поднял его и, не оглянувшись, вышел в коридор. Дверь хлопнула.
Я стояла посреди комнаты, чувствуя, как мир рушится. На руках спал один сын, второй кричал в кроватке, требуя внимания. Я медленно опустилась на кровать, ноги будто налились свинцом.
Какое-то время я просто сидела, глядя в одну точку, слушая плач. Потом достала телефон и набрала номер.
— Мама… — прошептала я в трубку. — Мы… мы можем приехать к тебе? Навсегда.
Деревня встретила нас запахом мокрой земли, дымом из труб и резким скрипом колёс по камням. Наша старая деревянная изба, крепкая и низкая, стала нашей крепостью.
Квартиру в городе я сдала. С ипотекой распрощалась — банк забрал её быстро, без сожалений. Словно и не было тех мечтаний о «своём уютном гнёздышке».
В деревне время шло иначе. Не по часам и минутам, а по рассветам и закатам, первым заморозкам, запаху свежескошенной травы летом и дыму от костра осенью.
Мои сыновья росли, как молодые деревца, — сильные, упорные. Со стороны они казались одинаковыми, но для меня всегда были разными.
Кирилл был молчаливым, сосредоточенным. К десяти годам он умел работать бензопилой, складывать дрова так, чтобы они не гнили, и определять на слух, какой инструмент затупился.
Дед учил его всему, что знал сам: как точить ножи, как чинить крышу, как отличить хорошее дерево от гнилого.
Денис был полная его противоположность — шумный, бесстрашный, всегда с разбитыми коленями. Он первым залезал на яблоню, первым лез в драку с деревенскими пацанами, первым пробовал дедов самогон, кривясь и кашляя.
Но именно Денис однажды придумал собрать мотороллер из старого велосипеда и двигателя от косилки.
— Мам, смотри! — кричал он, проезжая мимо дома на грохочущем чудовище, а Кирилл бежал следом с ключом, готовый в любой момент что-то подтянуть.
Я работала в школе, преподавала всё подряд: русский, математику, труд. Вечерами проверяла тетради при свете керосиновой лампы. Денег не хватало. Иногда, ложась спать, я думала:
«А если бы Виктор остался? Может, жили бы в городе, ходили в детские клубы, ездили в отпуск…»
Но тут же отгоняла эти мысли. Моя жизнь была здесь. Моя судьба — это запах стружки в дедовой мастерской и два маленьких сапога у двери.
Однажды, зимой, ночью разыгралась сильная метель. Рама в комнате мальчиков не выдержала порывов ветра и треснула. Сквозь образовавшуюся щель влетел снег, сорвав занавеску.
Мальчики проснулись, прижимаясь друг к другу. Дед вошёл с фонариком.
— Ничего, ребята. До утра закроем фанерой, а завтра починим.
На следующий день дед принёс старую раму из сарая.
— Окна — это глаза дома, — сказал он, кладя раму на верстак. — Должны быть крепкими и чистыми.
Весь день они втроём работали в мастерской. Дед показывал, как снимать штапики, зачищать пазы, правильно замерять стекло. Кирилл впитывал каждое слово, каждое движение, запоминая.
Денис бегал вокруг, подавая инструменты, беспрестанно болтая, но его глаза горели восторгом.
К вечеру новое окно стояло на месте. Немного кривое, но тёплое и надёжное.
— Круто… — выдохнул Денис, прикасаясь к стеклу. — Лучше, чем раньше.
— Когда вырастем, — сказал Кирилл, — откроем своё дело. Будем делать такие окна, что ни один ветер их не сломает. Лучшие в районе.
Я стояла в дверях и слушала их детское обещание. И впервые за много лет в груди разлилась не только усталость, но и гордость. Они справятся. Без него. Они уже справляются.
Прошло почти тридцать лет. Время притупило боль, но шрам остался.
Из той кривой рамы выросла компания «ОкнаСтройГарант». Теперь это был известный бренд во всей области.
Кирилл стал мозгом предприятия. Спокойный, рассудительный, он вёл переговоры, заключал контракты, разрабатывал новые модели окон, энергосберегающие и противошумовые.
Его кабинет всегда был идеальным: ни одной лишней бумаги, всё на своих местах.
Денис был сердцем фирмы. Он руководил производством, мотался по стройкам, лично устанавливал стёкла, спорил с рабочими и вдохновлял их примером. Лёгкие поднимали стеклопакет вчетвером, а он — один, и ещё смеялся при этом.
Они были как две стороны одной медали.
Я переехала в маленький домик рядом с их огромным коттеджем, который они построили своими руками. Бросила школу и помогала Кириллу с бухгалтерией, а невесткам — с внуками.
Я смотрела на своих сыновей и думала: «Вот она, настоящая жизнь. Не та, что строится на чужих мечтах и ожиданиях, а та, что создаётся своими руками.»
Однажды я привезла в офис обед — жареную курицу и свежий салат.
Денис схватил контейнеры на лету:
— Мама, спасение наше! Мы тут по уши, даже поесть некогда. Кирилл весь день в собеседованиях — новую бригаду набираем.
Я заглянула в кабинет Кирилла. За огромным столом сидел худой пожилой мужчина в поношенном пиджаке.
Я не видела его лица, только седую макушку и дрожащие руки. В его позе было что-то… знакомое.
— …стаж большой, работал везде, и на Севере тоже. Жизнь покидала… — доносился его усталый голос.
Когда он поднялся, чтобы уйти, я увидела его лицо. И мир пошатнулся.
Это был он. Виктор. Морщинистый, осунувшийся, чужой.
Мужчина, который когда-то сказал: «Я ухожу. Хочу жить для себя.»
Я отступила в коридор, прижав ладонь ко рту. Сердце колотилось так, что я думала — упаду.
— Мама, ты чего? — подбежал Денис.
Я молча указала на дверь кабинета. Виктор прошёл мимо, не узнав меня.
Вечером состоялся самый тяжёлый разговор в моей жизни.
Мы сидели в гостиной. Я рассказала им всё. Про его уход, про слова: «Ты родила — ты и воспитывай.» Про то, как он сегодня сидел перед Кириллом, прося работу.
Братья слушали молча. Их лица, такие разные в детстве, теперь были одинаково холодными.
— Мы его взяли, — сказал Кирилл. — Монтажником. Завтра первый день.
— Что будем делать? — спросил Денис.
— Завтра поговорим.
На следующий день они вызвали его в переговорную. Я настояла, чтобы быть там. Мне нужно было это увидеть.
Мы сидели за длинным столом. Виктор вошёл в форме с логотипом фирмы. Увидев меня, нахмурился, пытаясь вспомнить.
— Присаживайтесь, Виктор, — спокойно сказал Кирилл.
Он сел, оглядывая сыновей с уважением и завистью.
— У вас есть семья? Дети? — спросил Кирилл.
Виктор кашлянул, опустил глаза.
— Нет. Не сложилось. Всю жизнь работал. Хотел пожить для себя… так и не пожил.
— Понимаю, — кивнул Денис без тени сочувствия. — Были планы: машина, отдых. Но вдруг ребёнок… или два. Тяжесть, да?
Виктор вздрогнул и впервые посмотрел на Дениса внимательно. Потом на Кирилла. Потом на меня.
Его губы задрожали. Он побледнел. Узнал.
— Ты… Аня? И вы…
— Это мы, — ответил Кирилл ледяным голосом. — Твои дети. Те, от кого ты сбежал, чтобы «жить для себя». Ну как, пожил?
Виктор закрыл лицо руками и закачался.
— Я… я не знал… я думал…
— Не нужно, — перебил его Денис, глядя в окно на стройку. — Смотри. Всё это мы построили сами. Без тебя. Мы выросли, учились, работали. Падали и поднимались. Создали семьи. Вот они — твои «оковы».
Кирилл поднялся.
— Мы не будем тебя увольнять. И мстить не будем. Просто хотим, чтобы ты увидел. Раз в жизни. Теперь уходи. Получи зарплату за день и больше не приходи. Здесь тебе не место.
Виктор смотрел на нас глазами, полными слёз и безмолвной муки. Он хотел что-то сказать, но не смог. Медленно встал и вышел, опустив голову.
Мы стояли у окна, глядя, как он уходит.
Снаружи гудели погрузчики, стучали молотки, жизнь кипела.
Где-то там рождалось будущее.
Нам не нужны были ни прощение, ни месть.
Наша победа уже была в нас.
.
