Сердце бешено колотилось, будто пыталось вырваться из груди. Я замерла перед экраном ноутбука, пальцы онемели, в ушах стоял оглушительный звон. На записи мой муж, Андрей, и эта женщина в ярко-розовом костюме обсуждали человеческую жизнь как скучную бухгалтерскую отчетность. “Убрать до конца месяца”… Эти слова висели в воздухе моей тихой квартиры, превращая ее в клетку ужаса.

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. Ревность, еще несколько минут назад разрывавшая меня на части, показалась детской игрушкой, жалким лепетом на фоне леденящей душу правды. Предательство чувств? Да, это больно. Но участие в убийстве? Это было за гранью моего понимания. Я смотрела на знакомое лицо мужа – на его сосредоточенное выражение, на деловитость, с которой он делал пометки в блокноте – и не узнавала его. Кто этот человек, спокойно планирующий чью-то смерть? И кто эта женщина, его сообщница, чей розовый костюм теперь ассоциировался у меня не с легкомыслием, а с чем-то невыразимо зловещим?

Запись продолжалась. Они обсуждали детали. “Ласточка” – так он назвал ее, используя какой-то жуткий псевдоним. “Ласточка, ты уверена, что старик не оставил копий? Его племянник слишком любопытный, может нарыться”. Женщина махнула рукой: “Все чисто. Документы изъяты, свидетели… обработаны. Племянник – следующий в списке, если не угомонится. Твоя часть – обеспечить алиби для Клиента на 28-е. Вечерняя встреча в клубе, как обычно. Там будут свидетели”.

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. “Алиби”… “Клиент”… “Следующий в списке”… Каждое слово впивалось в сознание как гвоздь. Андрей не просто знал – он был ключевым звеном. Он организовывал прикрытие, обеспечивал безопасность преступления. Его холодная расчетливость, которую я раньше считала достоинством – умением держать себя в руках на работе, – обернулась монструозной бесчувственностью.

Запись подходила к концу. Они попрощались легким поцелуем в щеку – жест, который час назад вызвал бы у меня приступ ревности, а сейчас лишь усилил отвращение. Это был поцелуй сообщников по крови. Женщина ушла, Андрей еще минут десять сидел за столом, изучая бумаги из папки, потом аккуратно сложил их в сейф, стоявший у него в кабинете. Сейф, к которому у меня, конечно, не было доступа. Код я никогда не интересовалась – зачем? Я доверяла ему.

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. Доверие. Оно теперь казалось наивным, идиотским. Как я могла не заметить? Отстраненность, нервозность, поздние возвращения – это были не признаки измены, а симптомы двойной жизни куда более страшной. Запах чужих духов? Возможно, это был запах женщины в розовом, но не любовницы, а партнера по преступлению. Или, что еще хуже, запах места, где они “работали”.

Я выключила ноутбук. Темнота квартиры сжала меня. Что делать? Кричать? Звонить в полицию? Но какие у меня доказательства? Запись с камеры – незаконная. Ее не примут в суде. Да и кто поверит жене, которая подозревала мужа в измене, а наткнулась на… это? Они назовут меня истеричкой, ревнивой дурочкой, которая что-то не так поняла. А Андрей… Андрей был уважаемым человеком. Управляющий в крупной фирме. Благообразный. Благотворитель, как же! Помогал детскому дому. Цинизм этой мысли заставил меня содрогнуться.

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. Страх сковал меня ледяными оковами. Если он узнает, что я знаю… “Ласточка” и ее наряды казались теперь воплощением опасности. Эти люди не остановятся. Они “убирают” тех, кто им мешает. А я? Я – жена, которая слишком много видела.

Мысли метались. Дети… Боже, наши дети! Сыну 10 лет, дочке 7. Они обожали отца. Что с ними будет? Если я донесу на Андрея, их жизнь разрушится. Они узнают, что их папа – преступник. Возможно, убийца. Но если я промолчу… а они “уберут” кого-то до конца месяца? Как я буду жить с этим знанием? Как я смогу смотреть в глаза своим детям, зная, что их отец виновен в чьей-то смерти, а я ничего не сделала?

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. Слезы наконец хлынули – не горькие слезы обиженной жены, а ледяные слезы абсолютного ужаса и беспомощности. Я рыдала беззвучно, боясь даже шумом привлечь внимание, словно он мог услышать меня сквозь стены, сквозь расстояние до его офиса.

Нужно было собраться. Паника – смерти подобна. Я заставила себя дышать глубже. Первое: скопировать запись. Быстро, пока не передумала. Я вставила флешку, перенесла файл. Потом еще одну копию – в облако, на секретный почтовый ящик, созданный давно и забытый. Доказательства. Нужны доказательства легальные. Запись с камеры – это только начало, ключ к пониманию, но не доказательство для суда.

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. Второе: узнать больше. Кто эта женщина? “Ласточка”. Кто их “клиент”? О чем были документы в сейфе? Нужно было проникнуть в его кабинет дома, в его компьютер, телефон. Но как? Андрей был осторожен. Его ноутбук всегда с ним, телефон – под паролем. Домашний кабинет он запирал, если уходил. Раньше я думала – деловые бумаги, конфиденциальность. Теперь я понимала – там были улики преступлений.

Я услышала ключ в замке. Сердце остановилось. Он вернулся! Я вытерла слезы, судорожно глотнула воздуха, изо всех сил стараясь придать лицу нормальное выражение. Запись с ноутбука была удалена (оригинал), флешка спрятана в потайное отделение моей косметички.

“Привет, солнышко,” – его голос прозвучал как обычно, тепло, заботливо. Раньше это “солнышко” заставляло меня таять. Теперь оно звучало как издевательство, как страшная ложь. Он подошел, поцеловал в лоб. Я почувствовала запах его одеколона и… что-то еще. Не духи. Что-то химическое, едва уловимое, как запах чистящего средства или… лекарства? Может, мне показалось? Или это был запах его другой жизни?

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. “Как день прошел?” – спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. “Обычно,” – он снял пиджак, повесил его аккуратно. – “Много бумажной волокиты. Устал”. Он улыбнулся мне. Такая знакомая, любимая улыбка. Теперь она казалась маской, за которой скрывалось нечто чудовищное. Как он может так спокойно лгать? Как он может целовать меня, зная, что только что обсуждал убийство?

“А у тебя?” – он спросил, направляясь на кухню за водой. “Тоже ничего. Готовила, убиралась”. Я следовала за ним, наблюдая каждое его движение. Раньше я видела в них уверенность, теперь – скрытую угрозу. Он налил воды, выпил залпом. Его рука была твердой, без дрожи. Убийца с железными нервами.

За ужином я еле могла проглотить кусок. Андрей рассказывал что-то о коллегах, смеялся над глупой шуткой. Он играл роль любящего мужа и отца безупречно. Дети болтали о школе, о друзьях. Эта нормальность, эта обыденность были невыносимы. Я сидела за столом с монстром, а мои дети смеялись и не подозревали, что их отец – пособник убийцы. “Ласточка” упоминала дату – 28-е. До конца месяца оставалось меньше двух недель. Кого они собирались “убрать”? Старика? Его племянника?

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. После ужина Андрей заперся в кабинете, сказав, что нужно доделать срочный отчет. Раньше я верила. Теперь знала – возможно, он планировал детали преступления, связывался с “Ласточкой” или их “клиентом”. Мне нужно было в этот кабинет.

Ожидание было пыткой. Я уложила детей, притворяясь спокойной. Целуя их на ночь, я сжимала их так сильно, что сын пробормотал: “Мама, ты меня задушишь”. Прости, мой родной, я просто пытаюсь защитить вас от кошмара, который несет ваш отец.

Когда в доме воцарилась тишина, а из-под двери кабинета перестал литься свет, я начала действовать. Я знала, что Андрей крепко спит. Но сегодня ночью мой страх перед его гневом сменился гораздо более сильным страхом – страхом за жизни незнакомых людей и за своих детей. Я взяла связку ключей. У меня был ключ от кабинета! Старый, забытый. Когда-то, лет пять назад, он дал мне его на случай, если нужно что-то взять, пока его нет. Потом замок поменяли? Я не знала. Я никогда не пробовала.

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. Сердце колотилось так громко, что, казалось, разбудит весь дом. Я вставила ключ в замочную скважину. Повернула. Тихий щелчок! Замок поддался. Дверь бесшумно открылась.

Кабинет пахло его одеколоном, бумагой и… пылью. Я включила маленький фонарик телефона, направляя луч в пол, чтобы свет не бил в окно. Сейф. Стальной монолит в углу. Код. Шесть цифр. Откуда я могла знать? Я попробовала дату нашей свадьбы. Неверно. День рождения сына. Неверно. Дочери. Неверно. Мой. Неверно. Отчаяние накатывало. Может, комбинация из его старого пароля? Или… Я вспомнила номер его первой машины, о котором он иногда ностальгически вспоминал. Набрала цифры. Тихий щелчок! Сейф открылся.

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. Внутри лежали папки. Я схватила первую. “Проект Рено”. Внутри – фотографии какого-то пожилого мужчины, схема его дома, распорядок дня, список лекарств. На отдельном листе – “Риски: Племянник, Сергей В. (контактировал с журналистом)”. Далее – “Метод: Инсценировка ограбления. Срок: до 28.10”. Сегодня было 15-е. У старика оставалось меньше двух недель жизни. Фотографии племянника, Сергея. Молодой, открытое лицо. Рядом пометка: “Приоритет 2. Ликвидировать при попытке вмешательства или после завершения Операции 1”.

Я сфотографировала все на телефон. Руки дрожали. Потом вторая папка. “Клиент: Код ‘Вектор'”. Ни имени, ни фамилии. Только банковские выписки с огромными суммами, переведенными на какие-то офшорные счета. Номера счетов, даты. Я фотографировала. Третья папка – “Ласточка”. Там была фотография той самой женщины в розовом костюме! Ее настоящее имя – Елена Доронина. Паспортные данные, адрес, номера телефонов, даже номера машин. И… список “операций”. Несколько фамилий, дат. Рядом с некоторыми – гриф “Завершено”. Я не сомневалась, что это означало. Я сфотографировала все.

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. Внизу лежал блокнот. Тот самый, из записи. Я открыла его. Последние записи: “28.10 – Клуб ‘Вегас’, 21:00. Подтвердить бронь столика для Вектора + гости (4 чел.). Обеспечить свидетелей. Ласточка: финальный инструктаж на месте. Оплата: 50% получено, 50% после завершения.” Рядом схемы какого-то здания – возможно, клуба? И список имен – вероятно, тех самых “свидетелей”, которые должны были подтвердить алиби “Клиента”.

Я сфотографировала страницы блокнота. Каждый щелчок затвора звучал как выстрел в тишине. Время работало против меня. Каждая секунда в кабинете увеличивала риск. Я аккуратно положила все обратно, точно так, как было. Закрыла сейф. Проверила, не осталось ли следов. Вышла, заперла дверь.

В спальне Андрей спал глубоким сном. Я смотрела на него, и во мне боролись оставшиеся обрывки любви с леденящим страхом и отвращением. Этот человек рядом был незнакомцем, опасным незнакомцем. У меня были доказательства. Фото. Видео. Но что теперь?

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. Пойти в полицию? Но доверия к системе было мало. А если у “Вектора” или “Ласточки” есть связи? Если предупреждение дойдет до Андрея? Мои дети… Предупреждать старика или его племянника? Но как? Анонимно? Поверят ли они? И не спровоцирует ли это их более быструю расправу? Я была одна против хорошо организованной машины.

Не спала всю ночь. На рассвете пришло решение. Оно было рискованным, почти безумным, но другого выхода я не видела. Я не могла молчать и ждать, пока они убьют старика 28-го. Я должна была попытаться остановить это, используя их же методы против них. Или хотя бы сорвать их планы, выиграть время.

План созрел в моей голове, холодный и отчаянный. Я вспомнила запись. “Ласточка” сказала: “Этот слишком много болтает. Лучше убрать его до конца месяца”. А в блокноте был список “свидетелей” для алиби в клубе. Что, если… что если кто-то из этих “свидетелей” вдруг начнет “болтать”? Станет таким же “риском”, как племянник старика? Может, это заставит их замереть, пересмотреть планы, отложить “операцию”?

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. У меня были имена из списка в блокноте. Одно имя выделялось – Максим Игнатов. В папке “Ласточка” рядом с его фамилией стояла пометка: “Ненадежен. Любит выпить. Может разболтать”. Он был слабым звеном.

Я создала новый анонимный аккаунт в мессенджере. Нашла номер Максима Игнатова (благо, он был не скрыт в соцсетях). Мои пальцы дрожали, когда я набирала сообщение: “Максим, тебя подставляют. Встреча 28-го в ‘Вегасе’ – не для алиби Вектора, а для его прикрытия в другом деле. Очень грязном. Тебя хотят сделать крайним, если что-то пойдет не так. Проверь сам, если не веришь. Но будь осторожен. Они убирают тех, кто знает слишком много. Племянник Сергея В. следующий”.

Я нажала “Отправить”. Сообщение ушло. Я выбросила сим-карту, из которой отправляла его. Теперь я не только знала их тайну, но и начала игру. Очень опасную игру. Я вбросила камень в их, казалось бы, спокойное болото. Теперь нужно было ждать реакции. Будет ли рябь? Или они просто безжалостно устранят нового “болтуна”?

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. Андрей проснулся в хорошем настроении. Он поцеловал меня, спросил, как я спала. “Не очень, что-то голова болела,” – солгала я. Он посмотрел на меня внимательно. Его взгляд, всегда такой теплый, теперь казался изучающим, проницательным. Неужели он что-то заподозрил? Или мне просто мерещилось?

“Отдохни сегодня, солнышко,” – сказал он, собираясь на работу. – “Может, сходишь в спа? Ты выглядишь уставшей”. Раньше бы я растрогалась. Теперь это звучало как попытка отстранить меня, убрать с глаз долой. Или подготовить алиби? “Да, может быть,” – ответила я, избегая его взгляда.

Как только он ушел, я бросилась к компьютеру. Проверила новостные ленты. Ничего. Никаких сообщений о странных смертях или исчезновениях. Пока тихо. Проверила анонимную почту – нет ответа от Игнатова. Может, он проигнорировал сообщение? Или уже…?

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. День тянулся мучительно медленно. Каждый звонок телефона заставлял вздрагивать. Каждый звук за дверью казался шагами “Ласточки” или ее подручных. Я боялась за детей, боялась отпускать их в школу, но не могла объяснить почему. Пришлось сделать вид, что у них легкая простуда, оставить дома. Они обрадовались, я – изнывала от тревоги.

Около трех часов дня зазвонил телефон Андрея. Он стоял на зарядке в гостиной – он забыл его! Он всегда брал его с собой. Значит, был очень взволнован или спешил? Я подошла. Экран светился: “Ласточка”. Звонок. Один. Два. Три. Она не отключалась. Меня охватило дикое желание ответить. Услышать ее голос. Сказать… но что? Я не шевелилась. Звонок прекратился. Через минуту пришло смс. Я невольно взглянула на экран: “СРОЧНО. Игнатов знает. Встречаемся через час. Старое место. Без опозданий.”

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. Мое сообщение сработало! Игнатов либо поверил, либо испугался и начал задавать вопросы. И теперь “Ласточка” в панике. “Знает”? Знает что? Что именно? Это заставило их нервничать. Значит, мой рискованный шаг был не напрасным. Они отвлеклись от старика и его племянника. Теперь им нужно было разобраться с Игнатовым.

Но что они сделают с ним? Предупредят? Запугают? Или… “уберут” раньше срока? Я чувствовала себя виноватой. Я втянула в эту мясорубку другого человека. Но что было альтернативой? Молчать и позволить им убить старика?

Вечером Андрей вернулся позже обычного. Он выглядел напряженным, но пытался это скрыть. “Завал на работе,” – буркнул он в ответ на мой вопрос. Он был рассеян, почти не разговаривал за ужином, часто проверял свой телефон (который я незаметно положила обратно на зарядку). Он несколько раз выходил на балкон – поговорить. Я знала – это была “Ласточка”. Они решали проблему Игнатова.

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. На следующее утро я снова проверила новости. И… нашла. Небольшая заметка в разделе “Происшествия”: “Тело мужчины обнаружено сегодня утром в автомобиле на окраине города. Предварительная причина смерти – передозировка наркотиков. Личность устанавливается. Проводится проверка”. Рядом – нечеткое фото, но я узнала лицо. Максим Игнатов. Они “убрали” его. Быстро. Жестоко. Инсценировав передозировку. Так же, как планировали “инсценировать ограбление” для старика.

Меня вырвало. Не от страха, а от осознания: я подписала ему смертный приговор своим анонимным сообщением. Я хотела помочь, а стала соучастницей в его гибели. Отчаяние охватило меня. Они действовали слишком быстро, слишком безжалостно. Моя попытка помешать стоила жизни человеку.

Андрей был мрачен весь день. Он почти не заходил домой, ссылаясь на аврал. Я понимала – они лихорадочно пытались понять, откуда утечка. Кто предупредил Игнатова? Они подозревали кого-то в своем кругу? Или…?

Вечером, когда он вернулся, я увидела это в его глазах. Он вошел в спальню, где я сидела с книгой (притворяясь спокойной), и остановился у двери. Он смотрел на меня. Не как муж на жену. А как следователь на подозреваемого. Его взгляд был холодным, аналитическим, лишенным привычной теплоты.

“Аня,” – сказал он тихо, но его голос резанул тишину как нож. – “Ты в последнее время какая-то странная. Что-то случилось?”

Я думала, что у мужа есть любовница и поставила скрытую камеру, но реальность оказалась страшнее: лучше бы он просто изменял мне. В его вопросе не было заботы. Была проверка. Опасная проверка. И я поняла – игра только начинается. И ставки в ней – наши жизни. Моя. Моих детей. И тех, кого они еще не успели “убрать”.