Шутка о прошлом (расширенная версия)
Тишина спальни, обычно такая уютная и расслабляющая после долгого дня, в этот вечер висела в воздухе плотным, почти осязаемым покрывалом. За окном давно стемнело, городские огни рисовали причудливые узоры на потолке, а Дмитрий и Анна лежали рядом, каждый погруженный в свои мысли. Они были вместе чуть больше года, недавно отметили первую годовщину свадьбы, и этот период «сладкого медового месяца», когда все кажется идеальным и новым, потихоньку сменялся более глубоким, иногда более сложным этапом узнавания друг друга по-настоящему.
Дмитрий смотрел в темноту, слушая ровное дыхание Анны. Он знал, что она не спит. Знакомое беспокойство, та самая мелкая, но назойливая мысль, которая иногда приходила к нему в самые тихие моменты, снова зашевелилась в голове. Прошлое. Ее прошлое. Он никогда не был ревнивым тираном, старался уважать личное пространство жены, но сегодня… сегодня этот вопрос, как заноза, не давал покоя. *Сколько их было до меня?* Не то чтобы он жаждал цифры, не то чтобы хотел судить. Скорее, это было странное, почти детское желание… понять. Понять масштаб ее опыта, место, которое он занимал в линии ее жизни. Была ли она осторожной романтичкой? Или… его мысль застряла на этом «или». Он понимал всю нелепость и даже эгоистичность такого любопытства – ведь у него самого тоже было прошлое, о котором он предпочитал не распространяться. Но рациональные доводы сегодня проигрывали иррациональному импульсу.
Он перевернулся на бок, лицом к Анне. В полумраке он видел лишь смутный контур ее щеки, темные ресницы, опущенные на скулу.
«Аня?» – его голос прозвучал громче, чем он ожидал, нарушая хрупкую тишину.
«Ммм?» – она откликнулась не сразу, лениво, не открывая глаз.
Дмитрий почувствовал, как ладони стали влажными. *Зачем я это делаю?– пронеслось в голове. Но колесо было запущено.
«Знаешь…» – он замялся, подбирая слова, которые не звучали бы как обвинение или допрос. – «Я вот все думаю… о нас. О том, как здорово, что мы нашли друг друга».
Анна слегка приоткрыла глаза, повернула голову к нему. Ее взгляд в темноте казался глубоким, нечитаемым.
«И я думаю, Дим. Очень здорово», – ее голос был тихим, спокойным.
«И… – Дмитрий сделал паузу, чувствуя, как сердце начинает биться чаще. – И я хочу, чтобы между нами было… ну, как можно больше доверия. Полной открытости». Он произнес это с нарочитой искренностью, пытаясь убедить в первую очередь себя, что мотив его вопроса именно таков – построение доверия, а не потачное любопытство.
Анна молчала, просто смотрела на него. Этот взгляд заставил Дмитрия внутренне съежиться. Она чувствовала, куда он клонит.
«Вот я и подумал… – он продолжил, уже не в силах остановиться, как человек, шагнувший на тонкий лед и чувствующий, как он трещит под ногами. – Может быть… не хочешь ли ты рассказать мне… о твоем прошлом? Ну, о том, что было… до меня?»
Он не уточнил прямо, но вопрос висел в воздухе тяжелым, неудобным шаром: Сколько? Со сколькими ты была?
Анна не ответила. Она медленно, очень медленно отвела взгляд от Дмитрия и устремила его куда-то вверх, в темноту потолка. Ее лицо стало непроницаемой маской. Ни тени улыбки, ни намека на раздражение – просто… отсутствие. Полное, гулкое отсутствие реакции.
Тишина разрасталась, заполняя комнату, давя на барабанные перепонки. Дмитрий слышал только собственное сердцебиение – громкое, неровное. Он ожидал всего: легкомысленного ответа, смущенного смешка, может быть, даже легкого раздражения. Но не этого леденящего молчания. Это молчание было хуже любых слов. Оно кричало о нежелании говорить, о болезненности темы, о чем-то таком, о чем она никогда не расскажет. В голову полезли самые нелепые и пугающие мысли. Она расстроена? Обижена?
Я ранил ее? Может, там было что-то ужасное? Или… или их было так много, что она даже не хочет об этом думать?
Чувство вины накрыло Дмитрия с головой, горячее и липкое. Он почувствовал себя полным идиотом. Зачем он полез в это? Ради чего? Ради удовлетворения своего глупого, мелкого любопытства он испортил этот чудесный вечер, возможно, задел самое дорогое, что у него есть. Его рука, лежавшая на одеяле, непроизвольно сжалась в кулак.
«Аня…» – его голос сорвался, стал хриплым от внезапно пересохшего горла. Он протянул руку, осторожно коснулся ее плеча сквозь тонкую ткань ночной рубашки. – «Анечка, прости… Я… я не хотел… Не хотел тебя расстроить или обидеть. Правда».
Он пытался поймать ее взгляд, но Анна словно окаменела. Ее глаза по-прежнему были прикованы к невидимой точке на потолке. Дмитрий почувствовал, как внутри все сжимается от страха. Он представлял, как его нелепый вопрос разорвал что-то хрупкое между ними, как доверие, которое они так долго выстраивали, дало трещину. Он гладил ее плечо, пытаясь передать через это прикосновение все свое раскаяние, всю свою глупость.
«Забудь, пожалуйста, – торопливо зашептал он, – это было глупо с моей стороны. Совершенно неважно. Совсем неважно, понимаешь? Твое прошлое – это твое. Я люблю тебя сейчас. Только сейчас. И наше будущее». Он сыпал словами, как горохом, надеясь хоть как-то залатать пролом, который сам же и создал. Он представлял слезы на ее глазах (хотя в темноте их не было видно), представлял, как она отворачивается, как встает и уходит… Эта картина была невыносима.
Он придвинулся ближе, обнял ее, прижался лицом к ее волосам, вдыхая знакомый, успокаивающий аромат. «Прости меня, солнышко. Пожалуйста. Давай просто… давай уснем. Забудь этот глупый разговор». Он целовал ее висок, шептал нежности, заверял в своей любви, клялся, что никогда больше не поднимет эту тему. Его утешение было отчаянным, почти паническим – попытка вернуть тот комфорт и тепло, которые царили в комнате всего десять минут назад.
Анна не отталкивала его, но и не отвечала на объятия. Она оставалась неподвижной, все так же глядя в потолок. Ее молчание было оглушительным. Каждая секунда тянулась как час. Дмитрий уже почти смирился с тем, что испортил все окончательно, что этот вечер станет точкой отсчета какого-то невидимого отчуждения. Он закрыл глаза, проклиная себя, и просто держал ее, надеясь, что его прикосновение хоть что-то скажет там, где слова явно провалились.
И вот, когда напряжение достигло такого накала, что Дмитрию казалось, он вот-вот лопнет, Анна наконец пошевелилась. Она медленно, очень медленно повернула голову. В полумраке Дмитрий различил не выражение боли или обиды на ее лице, а… гримасу крайнего раздражения? Досады? Ее брови были сердито сдвинуты, губы плотно сжаты.
Она посмотрела прямо на него. И в этой темноте ее взгляд показался Дмитрию невероятно острым. Он замер, ожидая гневной тирады, слез, упреков – чего угодно, что положило бы конец этой невыносимой паузе.
Но вместо этого Анна громко, с отчетливой ноткой искреннего возмущения в голосе, воскликнула:
«Ой, да ну тебя, Димка! Ну зачем ты сейчас*?! Ты же меня совсем сбил со счета! Я почти досчитала!»
Она даже слегка топнула ногой под одеялом, как капризный ребенок, у которого отняли игрушку.
Дмитрий остолбенел. Его мозг, уже нарисовавший самые мрачные сценарии, отказывался обрабатывать услышанное. Он моргнул. Раз. Другой. Губы его непроизвольно приоткрылись.
«Ч… что?» – было все, что он смог выдавить из себя.
«Сбил со счета! – повторила Анна, уже с меньшей горячностью, но все еще с досадой. – Я там почти закончила, последних трех вспоминала, а ты со своими нежностями! Теперь все перепуталось, и начинать надо сначала!»
Она сердито фыркнула и снова уставилась в потолок, но теперь уже с сосредоточенным видом человека, пытающегося восстановить в памяти сложную последовательность. Ее пальцы даже слегка пошевелились, будто перебирая невидимые бусины.
Дмитрий продолжал смотреть на нее, не в силах пошевелиться. Волна облегчения, такая мощная, что у него чуть не закружилась голова, накатила на него. Оно смешалось с абсолютным, оглушающим недоумением и… с диким, неконтролируемым смехом, который начал подниматься из глубины живота. Он попытался сдержать его, сжал губы, но это было невозможно. Первый тихий хриплый звук вырвался наружу, затем второй, громче. Плечи его затряслись.
«Ты… ты… считала?!» – он выдавил сквозь смех.
«Ну да! – Анна повернулась к нему, и на ее лице уже не было досады, а читалось скорее деловое недовольство помехой. – Это же не так просто! Годы идут, лица стираются… Надо систематизировать. По городам, или по годам, или по…» – она задумалась. – «В общем, система нужна! А ты вклинился в процесс!»
Дмитрий уже смеялся в полный голос, катаясь по подушке, хватая ртом воздух. Смех был нервный, истеричный, но и очищающий. Весь страх, вся вина, все напряжение последних мучительных минут выходили наружу в этом хохоте. Он смеялся над своей глупостью, над своими надуманными страхами, над абсурдностью ситуации, над ее серьезным видом человека, занятого важным бухгалтерским подсчетом любовных партнеров.
«По… по городам?!» – он едва выговаривал слова, слезы от смеха выступили на глазах.
«Ну, например! – Анна уже начала улыбаться, глядя на его реакцию. – Или по алфавиту… Хотя алфавит – это сложно, некоторые имена вспомнить трудно…»
Это окончательно добило Дмитрия. Он зашелся в новом приступе смеха, обхватив живот руками. Анна сначала смотрела на него с некоторым недоумением, но потом ее сдержанная улыбка растянулась в широкую, открытую, и она тоже тихонько захихикала.
«Чего ты так ржешь?» – спросила она, уже смеясь вместе с ним.
«Я… я… – Дмитрий пытался отдышаться, вытирая слезы. – Я там тебе всю душу изливал, каялся, думал, я тебя смертельно обидел, что там у тебя трагедия какая-то или… или легион! А ты… ты просто считала! И я тебе помешал!» – он снова фыркнул.
Анна рассмеялась громче.
«Ну да! Очень помешал! Надо было или раньше спрашивать, или потом! А то начал гладить-целовать, все мысли перепутались!»
Они смеялись вместе, уже не над вопросом, а над всей нелепостью ситуации, над разницей его драматических ожиданий и ее предельно практичного подхода к ответу. Смех разрядил напряжение, как грозовой разряд очищает воздух. Тяжелое покрывало тишины и неловкости было сорвано.
Когда смех наконец пошел на убыль, Дмитрий, все еще всхлипывая, потянулся к Анне и прижал ее к себе, уже не в порыве отчаяния, а с теплотой и огромным облегчением.
«Ну и ну, Ань… – прошептал он, целуя ее в макушку. – Ты даешь. Сбил со счета… Это гениально».
Анна прижалась к нему, ее тело расслабилось.
«А что? – сказала она с легкой игривой дерзостью. – Ты спросил. Я честно пыталась ответить. Цифра должна быть точной, разве нет? А то скажу «пятеро», а потом вспомню шестого – неудобно же. Или наоборот. Надо ответственно подходить!»
Дмитрий снова тихонько засмеялся.
«Ответственно… Да уж. Ты у меня самая ответственная». Он помолчал. «Значит… процесс подсчета возобновляется? Или я окончательно все испортил?»
Анна приподняла голову, посмотрела на него. В ее глазах светилась теплая усмешка.
«Знаешь что, муженек мой любопытный? – сказала она мягко, но твердо. – На сегодня счет окончен. Слишком много эмоций для бухгалтерии. И вообще…» – она легонько ткнула его пальцем в грудь. – «Может, это и к лучшему. Некоторые вещи из прошлого так и должны остаться… ну, не то чтобы тайной, но просто прошлым. Неинвентаризированным. Тебе ведь важно не число, правда?»
Дмитрий посмотрел в ее глаза – теперь ясные, спокойные, без тени обиды или смущения. Он увидел в них себя. Только себя. И понял, что она абсолютно права. Этот навязчивый вопрос, этот призрак прошлого, который он сам вызвал, вдруг показался ему смешным и совершенно неважным.
«Важно только то, что ты здесь. Сейчас. Со мной, – тихо сказал он. – И что я тебе сбил со счета. Это, наверное, главное достижение вечера».
Анна улыбнулась и прижалась к нему.
«Вот именно. А прошлое… ну, если честно, – она зевнула, – оно сейчас кажется таким далеким и немного… скучным по сравнению с настоящим. И с тем, кто постоянно отвлекает от важных подсчетов». В ее голосе снова зазвучала шутка.
Дмитрий рассмеялся, на этот раз легко и свободно.
«Обещаю больше не мешать бухгалтерским работам. По крайней мере, сегодня». Он выключил свет на тумбочке. Комната погрузилась в полную темноту, но теперь она была наполнена не тягостной тишиной, а легким, почти невесомым ощущением близости и… абсурдного веселья.
«Спокойной ночи, главный бухгалтер моей жизни», – прошептал он.
«Спокойной ночи, – ответила Анна, и в ее голосе слышалось улыбку. – И не вздумай больше спрашивать меня посреди ночи про квадратные корни или таблицу Менделеева. Может, тоже сбить со счета».
Дмитрий засмеялся в темноте, обнял ее крепче и закрыл глаза. Шутка о прошлом обернулась неожиданной, немного абсурдной, но удивительно светлой разрядкой. Она не дала ему цифру, но дала нечто гораздо большее – яркое напоминание о том, что иногда наши самые страшные фантазии и неловкости разбиваются о простую человеческую нелепость и что к деликатным темам, да и ко многим вещам в жизни, стоит подходить с изрядной долей самоиронии и готовностью посмеяться, в первую очередь, над самим собой. Прошлое осталось там, где ему и положено быть – за спиной. А впереди, в тепле их постели, было только настоящее и будущее, которое вдруг показалось ему бесконечно более интересным, чем любой список имен и дат. И главное – он точно знал, что в этом его будущем Анна будет считать только самое важное: дни, проведенные вместе, смешные моменты, и, возможно, количество звезд на их общем небе.
