— Я тебе говорю — в этом году я поеду к своим родителям! — сдерживая дрожь в голосе, Ольга поставила чашку на стол с такой силой, что фарфор звякнул, будто испугался.

Алексей почесал висок, сел на край дивана, как на скамью подсудимых, и без энтузиазма пробормотал:

— Да кто ж против, Оль… Просто мама сказала, что на даче трубу прорвало. Там всё затопило, погреб — хана, помидоры — конец. Ну и ей тяжело одной…

— Ой да ладно тебе! Она тяжело дышит только когда я рядом. А как надо два мешка картошки притащить или лестницу перетащить — так молодеет лет на тридцать, — Ольга усмехнулась, но глаза блестели. Улыбка — не от радости.

Она ходила по кухне, как паровой утюг: громко, горячо, и без остановки. На холодильнике висел список покупок с заголовком «Дача». Этот список она сорвала и скомкала.

— Скажи честно, Лёш. Мы на отдых вместе поедем?

— Да ну, конечно. Конечно поедем… Только давай сначала с трубой разберёмся. И с мамой.

Ольга села напротив, посмотрела на мужа, как будто впервые его видит. Сухо уточнила:

— С тобой сначала — с мамой потом. Или наоборот?

Алексей ничего не ответил. Потёр шею, будто там затекло что-то. Или совесть.

— Знаешь, что самое поганое? — продолжила она тихо, уже без пафоса. — Что я даже не удивилась. Я, блин, даже не надеялась, что мы реально поедем. Потому что твоя мама… Она всегда появляется, когда нам надо что-то для себя. Как гриб после дождя, только ядовитый.

— Оль, ну ты перегибаешь. Она просто пожилая женщина. Ей сложно.

— Она пожилая женщина с золотыми зубами и смартфоном последней модели. И вечной претензией ко мне.

В этот момент дверь хлопнула. Даже не просто хлопнула, а врезалась в стену с резким щелчком. Это был не сквозняк. Это была Елена Петровна.

— И что это мы тут обсуждаем, а? — её голос был как иголка, спрятанная в ватном одеяле. Тон — ласковый, глаза — как у ревизора.

Алексей встал, затоптался.

— Мам, ты как вошла-то? Мы ж ключ тебе не давали…

— Ты мне дал, милый. Помнишь, на Новый год, когда я с вёдрами на лестничной клетке стояла? Не хочешь, чтобы я приходила — скажи. Только не надо комедию разыгрывать.

Ольга поднялась, медленно. Спокойно. Но кто знал её, понял бы — сейчас будет взрыв. Нет, не истерика. Именно взрыв. Без предупреждения.

— Вы чего пришли, Елена Петровна? — спросила она ровно, как банковский клерк, уточняющий паспортные данные.

— Да пришла сказать, что труба на даче — это не шутки. Воды — по колено, всё гниёт, паук огромный, как собака. Надо ехать. Завтра. С утра.

— А мы завтра едем в отпуск. Помните? Я вам говорила три месяца назад. Планировали. Билеты. Чемодан уже собран. Родители ждут.

— Отпуск? А на даче кто будет всё разгребать?

— Не знаю, может, хозяева участка?

— А ты кто, по-твоему? — свекровь склонила голову набок, с видом человека, которому задали особенно глупый вопрос.

— Я жена вашего сына. А не подсобный рабочий. И не психотерапевт по вызову. И уж тем более — не девочка по вызову, чтобы вы с утра позвонили, и я бежала спасать ваши помидоры!

Наступила пауза. Напряжённая, как бельевая верёвка между балконами. В неё можно было развесить всю грязную семейную правду.

Елена Петровна не выдержала первой:

— Ой, какая ты, оказывается, крутая. А как на свадьбе в ногах у меня валялась, просила дать «шанс»? Забыла?

Ольга встала, подошла к двери, распахнула её.

— А вы забыли, что это не ваша квартира? Вас тут никто не ждал. Ни сегодня. Ни вообще.

Алексей зажмурился, как человек, которого сейчас швырнёт между двух поездов.

— Мам, может, ты всё-таки… ну… поедешь домой?

— То есть ты меня выгоняешь? — Елена Петровна подняла брови. Это была её актёрская минута. Она умела это делать мастерски. Так, что можно было поверить, будто её реально бросили в сугроб среди зимы.

— Нет, — ответил Алексей растерянно. — Я просто… Я просто хочу, чтобы вы с Олей нашли общий язык.

— А я хочу, чтобы у меня был нормальный сын, а не бесхребетный болтун! — выстрелила она.

— Всё! — Ольга подошла к ней вплотную. — Либо вы уходите сейчас, либо я вызову участкового. У меня, к счастью, хороший контакт с капитаном в нашем ОВД. Он, кстати, жену свою от тёщи оградил — теперь живёт как человек.

— Ты мне угрожаешь?

— Нет. Я вам обещаю.

Они смотрели друг на друга долго. Две женщины. Разного возраста, но одинаково уставшие. Только у одной за спиной — тридцать лет брака с «таким же мужем», а у другой — всего шесть лет, но уже хватило.

— Я тебя не прощу, — прошипела свекровь. — Ты мне сына сломала.

— Я его не ломала. Он таким был, когда вы мне его отдали. Просто тогда я не знала, что он у вас до сих пор на поводке.

Елена Петровна ушла, громко хлопнув дверью. По-настоящему.

Алексей сидел на диване. Ни жив, ни мёртв. Без звука.

Ольга достала чемодан, поставила у двери. Потом, глядя на него, спокойно сказала:

— Я завтра уезжаю. Если хочешь со мной — билет второй есть. Если нет — можешь ехать к маме. Только сначала закрой у неё трубу.

Он не ответил.

А она пошла собирать документы и билеты. Не дрожащими руками. Спокойными. Как хирург перед операцией.

Утро началось с шума. За окном орали голуби, у подъезда снова кто-то сверлил, а у Ольги звенел будильник с подписью «ВСЁ. УЕЗЖАЕМ». Она встала, как будто за ней по пятам шёл налоговый инспектор. Быстро, хмуро, без ненужных жестов.

Алексей спал. Вернее, делал вид. Он лежал на краю кровати, лицом к стене. Как будто если он не видит проблем — их нет.

— Просыпайся, — сказала она и подбросила на кровать пару носков. — У тебя полчаса. Потом такси.

— Ты серьёзно, да? — пробурчал он, не поворачиваясь.

— Нет, я для красоты чемодан собирала. У родителей в Пскове прекрасный холл — он как раз под чемодан цвета «мокрый бетон».

Он перевернулся. Был помятый и сердитый.

— Оль, ну ты понимаешь, что после вчерашнего мама просто в истерике?

— Истерика — это когда ты ломаешь ноготь на каблуке и орёшь. А когда ты приползла в чужой дом, поорала, попугала и ушла — это другое. Это называется самоуправство. Или вторжение в частную жизнь. Я могу точно узнать, как это квалифицируется.

— Ну не перегибай! Это же моя мать! — завёлся он. — У неё давление, сахар, позвоночник в хлам, а ты с ней как с врагом.

Ольга вздохнула. Медленно. Осознанно.

— Я с ней, как с человеком, который семь лет делает из меня ведьму, а из тебя жертву. Ты у неё вечно мученик. Всё ради меня — и ипотеку, и машину, и отпуск… А она тебе каждый день нашёптывает: «Ты не жил бы так плохо, если бы не она». И ты, бедненький, страдаешь.

— Я не страдаю! — крикнул он. — Я просто между двух огней!

— Вот именно! — кивнула Ольга. — Между. Никогда — рядом.

Они замолчали. В кухне что-то капало — видимо, кран. Символично.

Через пятнадцать минут пришло такси. Водитель позвонил и сказал: «Я под аркой, жёлтый Рено, не спешите».

Ольга взяла паспорт, чемодан, рюкзак и встала у порога.

— Ты со мной? — спросила она. Не злобно. Спокойно. Как диспетчер: вылет рейса — через десять минут.

Алексей молчал. Он стоял в коридоре, босиком, и смотрел на неё как на незнакомку. Как будто только что понял, что не знает, кто она такая.

— Значит, нет, — кивнула она. — Поняла.

Она открыла дверь, и в этот момент раздался звонок. Звонок в дверь.

Оба замерли.

— Ты кого-то ждала? — прошептал Алексей.

— Я вообще уезжаю, я никого не жду.

Открыл он. На пороге стояла, конечно же, Елена Петровна. В сером спортивном костюме, с сумкой и теми самыми глазами «всё знаю, всё помню».

— Ой, вы уже собрались? — удивилась она так, будто застала их на свидании, а не в своей же драме. — А я тут решила ключик вернуть. Раз уж не нужна я больше.

— Правильно, — кивнула Ольга. — Не нужна. Удачного пути домой.

— А я домой не пойду, — сказала свекровь с нажимом. — Мне плохо. Я плохо себя чувствую. И ехать на дачу одной — небезопасно. А вдруг у меня давление подскочит?

— Ну вызови такси и скорую сразу, чтоб наверняка, — отрезала Ольга.

— Ты что, совсем совесть потеряла?! — вспыхнула Елена Петровна. — Я мать! МАТЬ! Я родила вот этого человека! — ткнула пальцем в сына. — А ты меня выгоняешь, как собаку!

Алексей замешкался.

— Мам, ну ты чего… Может, не надо сейчас?

— Что «не надо»? — подняла голос мать. — Я говорю: она хочет тебя увести от меня! Сделать так, чтобы ты меня стыдился, забывал, бросил на старости лет! Я что, не заслужила капельку уважения? После всего?!

Ольга посмотрела на неё, потом на Алексея. Потом снова на свекровь.

— Хорошо, — спокойно сказала она. — Если вы считаете, что я вас выгоняю — окей. Но это не я. Это вы себя выкидываете. Своими руками. Своими словами. Своим «он должен», «она обязана» и «я имею право».

Елена Петровна подошла ближе. Очень близко.

— Ты пожалеешь, — процедила она. — Ты останешься одна. Таких, как ты, не любят. Их терпят.

— Пусть терпят. Зато без «дач, труб и давления». — Ольга дернула замок чемодана и сделала шаг к выходу. — Всё. Я опоздаю в аэропорт.

— Подожди, — сказал Алексей. Впервые — чётко. Громко. С нажимом.

Обе женщины замерли.

Он посмотрел на мать. Долго. Потом на жену.

— Мама… Уходи. Пожалуйста.

Та будто остолбенела.

— Что?

— Я тебя люблю. И всегда буду помогать. Но не так. Не в формате «или я, или она». Не шантажом.

— То есть ты выбираешь её?

— Я выбираю себя. И устал быть между. Я с Олей. Мы поедем. Всё.

Наступила мёртвая тишина. Елена Петровна стояла как статуя. Потом сказала:

— Молодец. Отрезал мать — при жене. Красавчик. Помни: к тебе всё это вернётся.

И ушла. Без крика. Просто ушла.

Через пять минут они уже ехали в такси. Ольга смотрела в окно. Алексей — на свои ладони. Молчали оба.

— Спасибо, — сказала она тихо.

— Я не герой, — ответил он. — Я просто устал жить, как будто у меня две семьи и ни одной нормальной жизни.

Она не взяла его за руку. Но посмотрела. По-настоящему.

И в том взгляде была и благодарность, и тревога, и: «А надолго ли тебя хватит, Лёша?»

Псков встретил их прохладой, как будто хотел остудить. За окнами поезда мелькали берёзы, чьи верхушки будто склонялись от стыда — не за себя, за людей. Ольга вышла первой. Алексей — с двумя чемоданами, с рюкзаком и выражением лица «ну вот и куда дальше?».

Её родители встречали их у перрона. Мать — в лёгкой кофте, с сумкой, набитой едой. Отец — как всегда, в кепке и с выпрямленной спиной, будто он всё ещё в охране администрации, хотя ушёл оттуда лет семь назад.

— Олечка! — обняла мать, как будто из зоны забирала. — Слава Богу, доехали. Привет, Лёшенька. Устал?

— Угу, — только и выдавил Алексей. Он никогда не знал, что говорить тёще.

По дороге к дому говорили в основном о погоде. Как там в Москве — духота, а здесь — «свежо». Как картошка в этом году — не айс, но мелкая, зато сладкая. Алексей шёл чуть позади. Молча. В голове — гул. Промелькнула мысль: а правильно ли он поступил?

На следующий день родители уехали в сад. Ольга сидела на веранде с книгой. Алексей крутился на месте, как собака, которая не знает, куда лечь.

— Оль, — начал он. — Слушай, ну я думал, что отпуск — это… ну… мы, тишина, без конфликтов…

— А это — не конфликт, — ответила она, не отрываясь от страницы. — Это — последствия. Конфликт — когда ты ещё думаешь, что можно всех устроить. А тут уже нечего устраивать.

Он присел рядом.

— Я просто… понимаю, что ты была права. Про маму. Про меня. Я реально жил между. И это было удобно. Мне.

— Ты не плохой человек, Лёш. Просто — удобный. А удобные мужчины — это как раскладной диван. Пока не трогаешь — вроде даже красиво. А если решишь лечь — спина болит.

Он рассмеялся. Натужно, но по-настоящему.

— Мне сейчас кажется, что я у тебя как будто в гостинице. Твои родители — вежливые. Ты — спокойная. Всё ровно. А у меня в голове — кашель мамин, смс-ки «как ты там», и голос в трубке: «Ничего, я тут одна с собаками…»

— Она тобой манипулирует. Ты это понимаешь?

— Да.

— И тебе всё равно тяжело?

— Да.

— Ну, значит, ты человек. Только теперь тебе придётся выбирать каждый раз: быть человеком — или быть сыном, мужем, мужчиной. Одновременно, увы, не получится.

Он молчал.

Вечером он получил первое сообщение от матери. «Ты меня убил. Я плакала всю ночь. Не думала, что ты ТАКОЙ. И ради кого?»

Потом — второе. «У тебя просто НЕТ сердца. Я тебя растила, а ты меня променял на хамку. Живите. Но не забывай: мамы бывают только одни».

Читайте также:Александр выбрал другую, но урок от сына остался с ним навсегда

Он не отвечал. Но было тяжело. Через день — звонок. Он не взял. Потом ещё. И ещё. Ольга молчала. Только раз, прервав тишину, спросила:

— Ну и как тебе твоя свобода?

— Как будто дышать легче. Но голова всё равно болит.

— Привыкай. Свобода — это всегда больно сначала. А потом — вкусно.

На четвёртый день он всё-таки ответил на звонок. Вышел во двор. Минут двадцать ходил вокруг скамейки. Возвращался — хмурый, как дождь.

— Ну? — спросила Ольга.

— Всё по кругу. Давление, слёзы, уговоры… Потом — угрозы. «Продам дачу», «отпишу квартиру», «ты не сын». Она думает, что я испугаюсь. А мне… уже нечего бояться. Я ей сказал: «Если ты хочешь, чтобы я был с тобой — ты должна перестать воевать с моей женой. Или теряешь и меня».

— И что она?

— Посмеялась. Сказала: «Женщины приходят и уходят, а мать — одна». Как в кино. Только я вдруг понял, что у меня больше нет желания её защищать.

— А у меня нет желания её бояться, — сказала Ольга.

Прошло три месяца. Елена Петровна не появлялась. Зато звонила. Редко. По делу. Без истерик. Холодно. Сухо.

Алексей и Ольга вернулись в Москву. На дачу он поехал один — посмотреть, что с трубой. Оказалось, всё не так страшно. Паук действительно был. Но не размером с собаку. Скорее — с крышку от банки. Он купил новый шланг, вызвал сантехника, прибрался в подвале. Без драм. Без сцены.

Когда он вернулся домой, Ольга сидела на балконе с вином и телефоном. Читала что-то. В её взгляде было спокойствие. Не уверенность — нет. Спокойствие. Как у женщины, которая сама себе хозяин. Но всё ещё даёт шанс быть рядом.

— Я всё починил, — сказал Алексей, садясь рядом. — Без твоей помощи. Горжусь.

— Молодец. Она сделала глоток и добавила:

— Только, Лёш… Если когда-нибудь всё вернётся назад — в ту же точку, где ты между — я уйду. Без скандала. Без сумки. Просто уйду. Я не жду, что ты станешь героем. Я просто не хочу снова быть в твоей тени, когда ты выбираешь, кого слушать.

— Я понял, — сказал он. — Поздно, но понял.

— Поздно — это когда уже у другой семья и дети. А у нас пока ещё — только урок.

Они сидели молча. На балконе было тихо. И даже голуби на этот раз не мешали.

Конец.