Родила ЧУРБАНА. Теперь вся жизнь кошаку под хобот — вопила мать на выпускном сына
Банкетный зал школы был преображён до неузнаваемости. Яркие разноцветные шары, висящие под потолком, мягко покачивались от лёгкого сквозняка, светодиодные гирлянды мерцали по стенам, а на сцене играла тихая, но праздничная музыка — фон для важного события. В воздухе витала лёгкая суета, радость и немного волнения. Родители, одетые в лучшие наряды, щёлкали фотоаппаратами, пытаясь запечатлеть каждую минуту этого знаменательного дня. Где-то вдалеке слышался смех, где-то кто-то обнимался, перебрасываясь короткими фразами. Выпускной вечер уже набирал обороты, напоминая о том, как быстро пролетело школьное детство.
Тамара стояла чуть в стороне от основной толпы, держа в руках полупустой бокал с минеральной водой. Её белоснежная блузка почти сливалась с цветом лица — бледным, уставшим, словно она провела ночь без сна. Она молчала, будто не замечая происходящего вокруг, пока её подруга Лена, оглядывая зал, произнесла:
— А где твой? Не вижу его нигде. Он же должен быть здесь?
Тамара едва заметно кивнула головой в сторону окна, где у самой рамы, слегка согнувшись над телефоном, стоял высокий худощавый парень. Его лицо было сосредоточено, взгляд устремлён на экран, будто именно там находился настоящий смысл сегодняшнего вечера.
— Вот он, — сказала Тамара, стараясь говорить спокойно. — Как всегда один. Ни друзей рядом, ни разговоров. Только он и этот чёртов телефон.
Лена вздохнула, прищурившись на молодого человека:
— Да ладно тебе. Хороший всё-таки парень. Умный, воспитанный.
Тамара будто не услышала. Либо просто не хотела слышать. Её голос звучал глухо, почти безжизненно:
— Я ведь ради него… ради него работала, понимаешь? Откладывала деньги, отказывала себе во многом. Нанимала лучших репетиторов, записывала на дорогие кружки. Всё ради того, чтобы он получил достойное образование. А он мне: «Мне это не нужно, я сам знаю, как строить свою жизнь».
— Ну и пусть знает, — пожала плечами Лена. — Сейчас такие дети — самостоятельные. Может, это даже хорошо.
— Самостоятельные? — голос Тамары вдруг стал выше, в нём проскользнуло что-то похожее на боль. — Он окончил школу с золотой медалью , Лена! Представляешь? Золотая медаль! Это же не просто так. Это годы работы, постоянного контроля, моих жертв. А теперь он говорит: «Пойду учиться в машиностроительный колледж». Не в университет в Москве, не в инженерный факультет, а в какой-то местный колледж! И ради чего? Чтобы потом ремонтировать машины? Что я тогда делала все эти годы?
Она замолчала, будто ожидая ответа, но Лена лишь недоумённо моргала, не зная, что сказать.
— Что плохого в колледже? — наконец вымолвила подруга. — Сейчас рабочие специальности тоже ценятся. Даже больше, чем офисные профессии.
— Рабочие специальности?! — снова взвилась Тамара. — У него задатки! Математика, физика — только пятёрки. Английский на уровне носителя, победы в серьёзных олимпиадах! Он мог бы поступить куда угодно! А он решил стать слесарем. Просто потому, что ему «интересно». Вся моя жизнь была под него. Все решения, все планы — только ради его будущего. И вот оно, моё будущее…
Она осеклась, посмотрела на свой бокал, затем перевела взгляд на сына. Тот вдруг почувствовал на себе внимание матери, поднял глаза, встретился с ней взглядом — и сразу опустил их в пол. Потом медленно, не попрощавшись ни с кем, вышел из зала.
В этот момент к ним подошла Раиса Петровна — учительница математики, женщина преклонного возраста, в строгом деловом костюме, с доброжелательной улыбкой на лице.
— Тамара Алексеевна, поздравляю вас! Глеб — настоящий молодец. Золотая медаль — это не каждому даётся. Куда он собирается поступать?
Тамара молчала. Лена неловко кашлянула, стараясь придумать, что сказать.
— Ну что же вы молчите? — удивилась Раиса Петровна. — Такие способности, такие оценки… В МГУ точно пройдёт без проблем!
Но Тамара не ответила. Она лишь посмотрела на учительницу с такой болью в глазах, что та невольно замялась.
— Что случилось? — подошла другая мама, мать одного из одноклассников Глеба. — Почему ты такая грустная, Тамара?
Тамара поставила бокал на стол, собралась с силами и, оглядев всех стоявших рядом, вдруг выпалила:
— Да вот, родила чурбана. Теперь вся жизнь коту под хвост.
На секунду повисла неловкая тишина. Раиса Петровна даже брови приподняла от удивления. Лена попыталась что-то сказать, но Тамара продолжала:
— Потому что так и есть! Он не хочет получать высшее образование! С золотой медалью окончил школу, и всё равно хочет идти в какой-то колледж. Как будто всё, за что я боролась, не имело никакого значения.
— Тамара, ты что такое говоришь? — попыталась вмешаться Лена.
— То, что чувствую! — повысила голос Тамара. — Вы знаете, сколько я на него потратила? Репетиторы, дополнительные занятия, платные программы, английский с самого детства! Мы не отдыхали, не путешествовали — всё было ради одной цели: чтобы он получил хорошее образование, стал успешным человеком. А он мне: «Мама, я хочу руками работать, хочу техникой заниматься».
Раиса Петровна осторожно вмешалась:
— Но, Тамара Алексеевна, если у мальчика настоящее призвание…
— Призвание?! — перебила Тамара. — Это просто лень! Он не хочет учиться дальше. Не хочет брать ответственность. А я теперь как мужу объясню? Боюсь вообще заговорить об этом дома — будет скандал. Отец всегда мечтал, что сын станет инженером, уедет в Москву. А теперь — колледж.
— Может, попробуйте ещё раз с ним поговорить? — предложила мать одноклассника. — Объяснить, почему важно получить вузовское образование…
— Я говорила! — воскликнула Тамара. — Сотни раз говорила! А он своё: «Мне интересно, я хочу изучать технику на практике». Он меня не слышит!
Лена положила руку на плечо подруги:
— Тамар, успокойся. Люди смотрят.
Тамара огляделась. Действительно, несколько родителей, стоящих поблизости, начали коситься в их сторону, перешёптываясь между собой. Она глубоко вздохнула, но в её глазах уже стояли слёзы.
— Знаете, что самое страшное? — произнесла она уже тише. — Я видела в нём потенциал ещё в детстве. Умный, талантливый ребёнок. Могли бы мы гордиться им. Сын в университете, потом престижная работа. А сейчас? В лучшем случае — слесарь на заводе.
— Тамара Алексеевна, — снова начала Раиса Петровна, — но рабочие специальности тоже важны. И потом, из колледжа можно поступить в вуз.
— Можно, да не будет! — резко ответила Тамара. — Я его знаю. Зайдёт в колледж — и расслабится. Забудет про университет, про карьеру. Будет работать, и всё. А ведь золотая медаль! Понимаете вы это или нет?
Она достала платочек из сумочки, аккуратно промокнула уголки глаз.
— Всё, ради чего я жила, всё, что я делала — ради него, — продолжила она. — Не отдыхала, не позволяла себе ничего лишнего. Думала, когда он вырастет, он оценит, поймёт, что я для него сделала. А он мне: «Мама, это твои амбиции, не мои».
— А где он сейчас? — спросила Лена.
— Ушёл. Как услышал, что я говорю про колледж, сразу ушёл. Думаю, стыдно стало. И правильно — должно быть стыдно.
Из зала тем временем доносился весёлый смех, начало первого танца. Кто-то включил музыку погромче. Жизнь шла своим чередом, но для Тамары мир в этот момент рушился. Она стояла, ощущая, как рушится вся система её представлений о жизни, успехе и любви.
— Может, я действительно что-то не так делала? — вдруг спросила она у Лены. — Может, слишком давила на него?
— Не знаю, Тамар, — честно ответила подруга. — Но он же не пропащий. Колледж окончит, работу найдёт. Это тоже неплохо.
— Неплохо! — горько усмехнулась Тамара. — А ты знаешь, сколько сейчас получают инженеры? А слесари? Я хотела ему лучшей жизни. Чтобы он не жил, как мы с отцом — от зарплаты до зарплаты.
Раиса Петровна помолчала, а потом предложила:
— Может, завтра зайдёте к нему домой? Поговорите спокойно, без эмоций. Возможно, он передумает.
— Не передумает, — качнула головой Тамара. — Я же говорю — упрямый. Уже документы собрался подавать. Что делать буду?
— А если не поможет? — тихо спросила мать одноклассника.
Тамара долго молчала. Потом тяжело вздохнула:
— Тогда смирюсь. Что ещё остаётся? Сама виновата. Слишком любила. Слишком многого хотела.
— Тамар, не говори так, — попросила Лена. — Ты — хорошая мать. Просто дети сейчас другие. Они сами решают.
— Другие, — согласилась Тамара. — И это страшно. Потому что они больше не слушают нас. Не слышат.
Музыка постепенно стихла. Началась церемония награждения. Из колонок раздался голос ведущего:
— Глеб Соколов — обладатель золотой медали!
Тамара начала аплодировать, но в то же время по её щекам катились слёзы. Её сын стоял на сцене, принимая заслуженную награду за отличную учёбу. И в этот самый момент он, не зная того, разрушал все её мечты о его будущем.
МЕДАЛЬ ЗА ОТЧАЯНИЕ
Аплодисменты, казалось, рвали барабанные перепонки. Тамара хлопала автоматически, чувствуя, как горячие слезы оставляют влажные дорожки на щеках, смывая слой тонального крема. Глеб стоял на сцене под ярким лучом софита, держа в руках бархатную коробочку с золотой медалью. Его лицо было непроницаемо, будто маска. Он не улыбался. Лишь кивнул в ответ на поздравления директора, его взгляд скользнул по залу, на мгновение задержался на матери – и тут же отвелся в сторону, в пустоту. Этот взгляд, полный не то вины, не то упрямого отчуждения, пронзил Тамару острее ножа. Ее “золотой” мальчик. Ее разбитая надежда.
“Глеб Соколов – гордость нашей школы!” – гремел голос ведущего. “Отличник, победитель городских олимпиад по физике и математике, будущее которого, без сомнения, будет ярким!”
Тамара сжала сумочку так, что костяшки пальцев побелели. “Будущее… Колледж. Слесарь”. Эти слова звенели в ее голове навязчивым, больным камертоном. Она видела, как Раиса Петровна перешептывалась с другой учительницей, кивая в ее сторону. Видела недоуменные, а где-то и осуждающие взгляды других родителей. Слова “родила чурбана”, вырвавшиеся в порыве отчаяния, висели в воздухе тяжелым, ядовитым облаком. Лена тихо держала ее за локоть, словно боялась, что Тамара рухнет или снова взорвется.
“Пойдем, Тамар, – прошептала она. – Выйдем, подышим. Тут душно”.
Тамара позволила увести себя, как сомнамбулу. Шум зала, музыка, смех – все это отдалилось, превратившись в глухой, раздражающий фон. Они вышли в прохладный школьный коридор, освещенный лишь аварийными лампами. Тишина после гвалта зала оглушила.
“Зачем ты так? – тихо спросила Лена, прислонившись к стене. – При всех… Глеб же мог услышать. Или кто-то другой донесет”.
“А что я должна была сказать? – голос Тамары дрожал, но она уже не кричала. В ней была лишь ледяная, вымораживающая пустота. – Что я счастлива? Что горжусь? Гордиться нечем! Вся его золотая медаль – это не его достижение, Лен! Это моя кровь, мои нервы, мои бессонные ночи над его учебниками, пока он спал! Это тысячи, десятки тысяч, выброшенные на репетиторов, на поездки на олимпиады, на эти чертовы курсы английского! И ради чего? Чтобы он сейчас, с этой медалью на шее, заявил, что пойдет пачкать руки мазутом?”
“Но он же не бомж, не наркоман, не сидит на шее! – попыталась возразить Лена. – Он хочет работать. Осваивать профессию. Может, это его призвание? Ты же сама говорила, он с детства все разбирал-собирал…”
“Призвание?! – Тамара горько усмехнулась. – Лена, призвание – это когда ты становишься ученым, инженером-конструктором, когда твой ум работает на что-то великое! А не когда ты крутишь гайки в каком-нибудь сервисе! Он мог бы конструировать эти машины, а не чинить старые развалюхи! Он выбрал путь наименьшего сопротивления. Не захотел пахать в вузе, боится конкуренции, ответственности. Спрятался за “интересом” и “практикой”. Это трусость! И предательство… предательство всего, что я для него делала”.
Она закрыла лицо руками, сдерживая новый приступ рыданий. Чувство несправедливости душило ее. Она видела будущее как тупик: Глеб в замасленной робе, вечно уставший, с зарплатой, которой хватает только на самое необходимое. Жена из такого же круга, дети без перспектив. И вечный вопрос: “Зачем?” Зачем она надрывалась? Зачем отказывала себе во всем? Зачем верила?
“А что отец? – спросила Лена, касаясь самого больного. – Он знает?”
Тамара содрогнулась. Сергей. Муж, который мечтал о сыне-инженере чуть ли не с рождения Глеба. Который сам работал на износ, чтобы оплачивать все эти “инвестиции в будущее”. Который уже мысленно хвастался перед коллегами: “Сынок в МГТУ им. Баумана поступает!” Его реакция была предсказуема: взрыв, скандал, обвинения в ее слабохарактерности, в том, что она “избаловала”, “не додавила”.
“Не знает, – прошептала Тамара. – Боюсь сказать. Он… он не поймет. Для него это будет катастрофа. Позор. Как я скажу? “Сереж, знаешь, наш золотой медалист… передумал. Пойдет в ПТУ, простите, в колледж”? Он с ума сойдет. Или выгонит сына из дома. Или…”
Она не договорила. Страх перед грядущим домашним адом парализовал.
Из актового зала донеслись финальные аккорды музыки, аплодисменты. Вечер подходил к концу. Тамара выпрямилась, смахнула слезы, пытаясь взять себя в руки.
“Пойдем, – сказала она Лене. – Надо найти его. Уехать домой”.
Глеба они нашли не сразу. Он сидел на скамейке у школьного крыльца, в тени развесистых кленов. Его праздничный пиджак был расстегнут, галстук сдвинут набок. В руках он вертел пресловутый телефон, но не смотрел на экран. Просто держал. Его поза – ссутулившись, отгородившись от мира – выражала все: обиду, растерянность, упрямство.
“Глеб, поехали домой”, – сказала Тамара ровным, почти бесстрастным голосом. Внутри все клокотало, но сил на скандал больше не было.
Он молча поднялся, не глядя на мать. Молча сел на заднее сиденье ее старенькой иномарки. Молчание висело в салоне всю дорогу, густое, давящее. Тамара ловила его взгляд в зеркале заднего вида. Он смотрел в окно, на проплывающие в темноте огни. Его лицо было закрыто.
Дома их ждала тишина. Сергей был в ночной смене. Тамара почувствовала смешанное чувство облегчения и тревоги. Отсрочка. Но ненадолго.
“Глеб, – начала она, снимая пальто, – нам нужно поговорить. Спокойно. Без истерик”.
Он остановился в дверном проеме своей комнаты, не оборачиваясь. “О чем, мам? Все уже сказано. Ты при всех в школе все сказала. Я – чурбан. Твоя жизнь – коту под хвост. Я все понял”.
Его голос был ровным, но в нем слышалась натянутая струна, готовая лопнуть. Боль. Тамара почувствовала укол стыда за свои слова, но тут же его подавила. Он заслужил эту боль! Он обрек ее на отчаяние!
“Не передергивай, – сказала она, стараясь сохранять спокойствие. – Я сказала в сердцах, да. Но разве это неправда? Ты думал о моих чувствах? О чувствах отца? Мы столько лет… Мы вкладывали в тебя все! А ты взял и плюнул на это! Выбрал самый легкий, самый… непрестижный путь!”
Глеб медленно обернулся. В его глазах, обычно спокойных и умных, горел огонь. Не подросткового бунта, а глубокого, взрослого возмущения.
“Самый легкий? – его голос дрогнул. – Мама, ты хоть раз спросила меня, что для меня легко, а что трудно? Ты хоть раз спросила, чего *я* хочу?”
“Я знаю, что для тебя лучше! – вырвалось у Тамары. – У тебя талант! У тебя мозги! Ты можешь добиться всего! А ты хочешь зарыть свой талант в землю!”
“Мой талант? – Глеб сделал шаг вперед. – Или *твой* талант строить мою жизнь по своему сценарию? Ты хочешь знать, почему я выбрал колледж? Потому что я задыхаюсь! Понимаешь? Задыхаюсь от твоих планов, твоих ожиданий, твоего постоянного контроля! Да, я получил медаль. Но какой ценой? Я зубрил то, что нужно было *тебе*. Ходил на ненавистные олимпиады, потому что это было важно *тебе*. Учил английский до изнеможения, потому что *ты* решила, что он мне нужен для “блестящего будущего”! А что нужно мне? Ты спрашивала?”
Тамара открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли. Она вспомнила его детство. Как он часами возился с отцовским старым мотоциклом в гараже, а не решал олимпиадные задачки. Как его глаза горели, когда он что-то чинил, собирал. Как он просил купить ему не книгу по высшей математике, а набор инструментов. А она… она мягко, но настойчиво направляла его обратно к учебникам, к “перспективным” занятиям. “Это потом, сынок. Сначала учеба. Сначала будущее”.
“Мне интересно, как все устроено, – продолжал Глеб, его голос звучал глубже, взрослее, чем обычно. – Не в теории, а на практике. Вот этот двигатель, эта схема, этот подшипник. Я хочу понимать их, чувствовать в руках, уметь заставить работать. Я хочу не чертить абстрактные детали в программе, а видеть, как из металла рождается что-то реальное. В колледже дают именно это. Практику. Навык. Профессию. И да, возможно, я буду “пачкать руки мазутом”. Но я буду делать то, что люблю. То, что приносит мне радость. А не то, что должно приносить радость тебе и папе!”
“Радость? – едва слышно повторила Тамара. – А деньги? А статус? А будущая семья? Ты думал, как ты будешь их содержать на зарплату слесаря?”
“Я подумал, – твердо сказал Глеб. – Я узнавал. Зарплаты у хороших специалистов, особенно с опытом, с головой на плечах, вполне достойные. Лучше, чем у многих “белых воротничков” с дипломами, которые потом годами ищут работу. А что касается статуса… – он усмехнулся, но без злобы. – Мне все равно, мам. Я не хочу жить ради статуса. Ради того, чтобы ты могла хвастаться мной перед подругами. Я хочу жить свою жизнь. По своим правилам. Да, возможно, я ошибаюсь. Но это будет *моя* ошибка. А не твоя несбывшаяся мечта”.
Он замолчал, тяжело дыша. В комнате повисла тишина, наполненная горечью и впервые – каким-то прозрением. Тамара смотрела на сына, этого высокого, худощавого парня, который вдруг показался ей незнакомым, взрослым мужчиной. Он не бунтовал. Он отстаивал свое право на выбор. Свою жизнь.
“А золотая медаль… – Глеб взглянул на коробочку, лежавшую на его столе. – Она не зря. Она доказывает, что я могу, если захочу. Что я умею учиться, работать головой. Эти знания пригодятся мне и в колледже, и потом. Я не собираюсь останавливаться. После колледжа, может, и в вуз пойду. Заочно. Если почувствую, что мне это нужно. Для *меня*. А не потому, что так надо”.
Он повернулся и вошел в свою комнату, тихо прикрыв дверь. Не хлопнул. Просто закрыл. Отгородился.
Тамара осталась стоять посреди гостиной. Слова сына бились в ее голове, как птицы о стекло. “Задыхаюсь… Твои ожидания… Твой контроль… *Моя* ошибка… *Моя* жизнь”. Она подошла к окну, глядя на темную улицу. В ее душе бушевал ураган: злость на его непокорность, страх за его будущее, стыд за свои слова в школе, жгучая обида на то, что ее жертвы оказались ненужными… И вдруг, как тонкий луч света в этой тьме, – смутное, едва уловимое понимание. Понимание того, что она, в своей слепой любви и амбициях, возможно, действительно не видела его. Видела только его потенциал, его будущие достижения, его воплощение *ее* несбывшихся надежд. А самого Глеба – живого, мыслящего, чувствующего человека со своими желаниями и страхами – она… потеряла.
На следующее утро в доме царило ледяное молчание. Глеб избегал встреч с матерью, завтракал, когда она была на кухне, и уходил, бросив короткое “я в библиотеку, документы дособирать”. Тамара чувствовала себя опустошенной. Она позвонила Лене, но та, выслушав, лишь вздохнула: “Дай ему время, Тамар. И себе. Подумай”.
Она пыталась представить, как скажет все Сергею. Каждую мысль об этом сопровождал спазм страха. Вечером муж вернулся с работы усталый, но в хорошем настроении. Увидев медаль на комоде, он сиял.
“Ну что, герой? – хлопнул он сына по плечу за ужином. – Готовься, скоро штурмовать столичные вузы! Я уже коллегам сказал – мой в Бауманку метит! Горжусь, сынок!”
Глеб побледнел, опустил глаза в тарелку. Тамара почувствовала, как земля уходит из-под ног.
“Сережа… – начала она, запинаясь. – Насчет вузов… Тут… Глеб решил… рассмотреть другие варианты”.
Сергей перестал есть, насторожившись. “Какие варианты? Физтех? МИФИ? Тоже отлично!”
“Нет… – Глеб поднял голову, его взгляд был тверд. – Пап, я… я подал документы в машиностроительный колледж. Здесь, в городе”.
Тишина, наступившая после этих слов, была оглушительной. Сергей медленно положил вилку. Его лицо из добродушно-усталого превратилось в каменную маску.
“Что?” – одно слово, произнесенное тихо, но с такой силой, что Тамара вздрогнула.
“В колледж, пап. На слесаря-ремонтника, с перспективой на автомеханика, – повторил Глеб, стараясь говорить уверенно, но голос чуть дрожал. – Мне это интересно. Я хочу…”
Он не успел договорить. Сергей вскочил из-за стола, стукнув кулаком по столешнице так, что задребезжала посуда.
“Колледж?! – заревел он. – Ты, с золотой медалью, в ПТУ?! Ты с ума сошел?! Или ты нас, родителей, на смех решил поднять?!”
“Сережа, успокойся! – попыталась вставить Тамара, но ее тут же осадили.
“Ты молчи! – рявкнул муж, указывая на нее пальцем. – Это ты его так “воспитала”? До такого додуматься?!” Затем он обрушился на сына: “Все годы мы пахали на тебя! Деньги в тебя вбухивали! Мечтали! А ты… ты нам вот такую свинью подложил?!” Его лицо побагровело. “Немедленно забирай документы из этого… этого позорища! Или я тебя из дома вышвырну! Будешь жить в своем колледже! На хлебе и воде! Понял?!”
“Пап, я не заберу документы, – тихо, но очень четко сказал Глеб. Он тоже встал. Его бледность сменилась румянцем гнева. – Это мое решение. Я уже совершеннолетний. Я буду учиться там, где хочу”.
“Совершеннолетний?! – Сергей заходился от ярости. – Ах так?! Тогда вали! Сейчас же! Ищи, где жить! Мои деньги, мой дом – на ботаника, который в МГУ поедет, а не на какого-то… слесаря!”
“Сережа! Нет!” – вскрикнула Тамара, бросаясь между ними. Но было поздно. Глеб, не сказав больше ни слова, повернулся и вышел из кухни. Через минуту они услышали, как он собирает вещи в своей комнате. Хлопнула входная дверь.
Сергей тяжело дышал, опустившись на стул. Тамара стояла, прислонившись к стене, глотая слезы. Ее мир рушился окончательно. Сын ушел. Муж в бешенстве. И виновата… виновата была она. Она не смогла ни понять сына, ни подготовить мужа. Она оказалась между двух огней.
Прошли тяжелейшие дни. Сергей бушевал, требовал “вернуть негодяя в чувство”, грозился отключить телефон, лишить всего. Тамара пыталась говорить с ним, уговаривать, но наталкивалась на глухую стену непонимания и обиды. Она звонила Глебу – он брал трубку, коротко говорил, что устроился у друга, все нормально, документы подал. Голос его был отстраненным, холодным. Она чувствовала пропасть между ними.
Отчаяние гнало ее к Раисе Петровне. Старая учительница выслушала ее, уже без осуждения, с грустью.
“Тамара Алексеевна, – сказала она мудро. – Вы с мужем сейчас видите только свои амбиции, свои мечты, свои потраченные силы. И это естественно. Но попробуйте увидеть Глеба. Он не лентяй. Не бездарь. Он просто другой. Он выбрал путь, который ему по душе. И он доказал, что может быть упорным и принципиальным. Разве это не достойные качества? Вместо того чтобы ломать его, попробуйте поддержать. Хотя бы молча. Покажите, что вы любите его не за диплом престижного вуза, а просто за то, что он ваш сын. Иначе… иначе вы можете потерять его навсегда”.
Слова учительницы запали в душу. Тамара вспомнила его детскую улыбку, его восторг, когда он впервые завел старый мотор отца… Любила ли она его тогда меньше? Нет. Тогда почему сейчас ее любовь зависит от его выбора профессии?
Перелом наступил неожиданно. Через неделю после ухода Глеба Сергей пришел с работы раньше обычного, мрачнее тучи. Он молча сел за стол, не глядя на жену.
“Был сегодня у Костина в сервисе, – хрипло начал он. – Тормоза провалились на трассе, еле дотащился. Говорят, мастер толковый новый появился, молодой. Принимает срочные заказы”.
Тамара замерла, предчувствуя что-то.
“Загнал машину. Жду. Выходит… – Сергей замолчал, сжав кулаки. – Выходит он. В синем комбинезоне. Весь в мазуте. И говорит спокойно: “Здравствуйте, пап. Что случилось с машиной?””
Тамара ахнула.
“Я… я чуть не хватился, – продолжал Сергей, его голос дрожал. – Хотел заорать, уйти. Но машина-то сломана! А он… – Муж покачал головой, в его глазах было что-то новое – растерянность, даже тень уважения. – Он так спокойно, по-деловому расспросил. Послушал мотор, колеса посмотрел. Потом залез под машину. Минут через двадцать вылез, говорит: “Главный тормозной цилиндр потек. Замена час-полтора. Запчасть есть”. И пошел делать. Я стоял как дурак. Смотрел, как он работает… Ловко, уверенно. Знаешь, Тамара… – Сергей поднял на жену глаза, в которых стояла непривычная влага. – Я такого Глеба… никогда не видел. Он там… как рыба в воде. И лица у клиентов светлеют, когда он к ним подходит. Хвалят его”.
Он замолчал, опустив голову. “Я… я ему не стал мешать. Заплатил. Он кивнул: “Спасибо”. И все. Как чужому”.
Тамара не сдержала слез. Не от горя. От чего-то другого. От стыда? От надежды? От понимания, что ее сын, ее “чурбан”, нашел свое место. И нашел себя.
“Надо его вернуть, – тихо сказал Сергей. – Надо… поговорить”.
Они приехали в сервис на следующий день, ближе к вечеру. Глеб как раз заканчивал работу, протирая руки ветошью. Увидев родителей, он на мгновение остолбенел, затем его лицо стало настороженным, закрытым.
“Глеб, – начала Тамара, делая шаг вперед. Голос ее срывался. – Сынок… Мы… мы не правы были. Оба. Я… я сказала ужасные слова. Прости меня. Пожалуйста”.
Сергей стоял чуть сзади, тяжело дыша. “И я… тоже погорячился, сын. Уходил ты… не надо было. Домой… возвращайся”.
Глеб смотрел на них, его лицо дрогнуло. В глазах мелькнула боль, обида, и… неуверенная надежда.
“Колледж… – начал было Сергей, но Тамара быстро перебила.
“Колледж – это твой выбор, – сказала она твердо, глядя сыну прямо в глаза. Впервые за долгое время она видела *его*, а не свою мечту о нем. – И если это то, что тебе нравится, что делает тебя… таким уверенным… – она кивнула в сторону рабочего места, – то мы… мы постараемся понять. И принять”.
Она не сказала “одобрить”. Еще не могла. Но “понять и принять” – это был первый, самый трудный шаг.
Глеб молчал. Потом медленно кивнул. “Хорошо. Я… я подумаю о возвращении. Но… – он посмотрел на отца, – без скандалов, пап. Без попыток “переубедить”. Я буду учиться в колледже. Это окончательно”.
Сергей сглотнул, кивнул. “Без скандалов”.
Через день Глеб вернулся домой. Разговорчивым он не стал. Между ними все еще была натянутость, неловкость. Но лед тронулся. Тамара больше не плакала втихомолку. Она наблюдала. Видела, как он вечерами читает техническую литературу, не по принуждению, а с искренним интересом. Видела его сосредоточенность, когда он что-то объяснял отцу про устройство их машины. Видела, как загораются его глаза при словах “диагностика”, “тюнинг”, “сложный случай”.
Она поняла главное: его золотая медаль – это не билет в “престижное будущее” по ее сценарию. Это свидетельство его ума и трудолюбия, которые он теперь направляет туда, куда хочет *он*. Его путь был другим. Не хуже. Просто другим.
На выпускном вечере колледжа, два года спустя, Тамара стояла рядом с Сергеем. Глеб получал диплом с отличием и грамоту за лучшую практику. Его лицо светилось спокойной уверенностью и гордостью. Настоящей, своей. Когда он подошел к ним после церемонии, Тамара обняла его, не сдерживая слез. Но это были слезы совсем иные.
“Я горжусь тобой, сынок, – прошептала она ему на ухо. – По-настоящему”.
Он обнял ее в ответ, крепко. “Спасибо, мам”.
Сергей хлопал сына по плечу: “Молодец, мастер! Говорят, тебя уже в крутой сервис зовут?”
“Да, пап. С понедельника начинаю. Сложные случаи, иномарки в основном”.
“Вот это да! – Сергей сиял. – Ну, тогда нашу ласточку ты мне в полном порядке содержать будешь!”
Они смеялись. Шли к машине. Глеб сел за руль – он теперь водил уверенно, профессионально. Тамара смотрела на его профиль, на его сильные, умелые руки на руле. Руки слесаря-мастера. Руки ее сына. Она больше не видела в этом краха мечтаний. Она видела начало его собственного пути. Пути, который он выбрал сам. И это было самое важное. Золотая медаль из школы лежала где-то в шкатулке, памятный, но уже не главный символ его успеха. Главным символом была его уверенность, его самореализация и тот мостик понимания, который им всем, через боль и обиды, удалось навести. Жизнь не пошла под хвост коту. Она просто пошла по другой дороге. Не менее достойной.
