Мужчина стоял в приемной роддома, немного ссутулившись, словно тянул на себе груз невидимой ноши. Он был один. Ни цветов, ни шариков, ни торжественного сияния в глазах. Тарас держал руки в карманах длинного серого пальто, и пальцы у него побелели от напряжения. Его губы были плотно сжаты, а взгляд был устремлен в одну точку на полу, словно в ней можно было найти ответы на тысячи вопросов, распирающих его изнутри.

Приемная была холодной, несмотря на работающие батареи. Сквозь тонкие щели старых окон пробивался сквозняк, и Тарас чувствовал, как он касается его шеи. Он не шевелился. Казалось, любое движение могло разрушить хрупкое равновесие, которое он пытался сохранить внутри себя.

Он представлял этот день иначе. Совсем иначе. В его воображении все было как в фильме: радостные врачи, счастливый крик новорожденного, улыбка жены, крики: «Поздравляем, папа!» и он, крепко держащий на руках того, кого ждал всю жизнь. Наследника. Сына. Продолжение.

Тарас закрыл глаза на секунду, и перед ним всплыла картина: он и Оксана в их маленькой квартире, сидят за столом, обсуждают имена. Она смеется, листая книгу с именами, и предлагает «Михайло». Он шутит, что это слишком старомодно, но втайне соглашается. Тогда все казалось таким простым.

Но реальность не желала играть по его сценарию. Она была суровой, как зимний ветер, что сейчас завывал за окнами роддома. Тарас открыл глаза, и видение исчезло, оставив лишь горький привкус несбывшегося.

Вокруг было слишком тихо. Гулкое эхо редких шагов отражалось от стерильных стен, создавая ощущение пустоты. Запах антисептика был густым и навязчивым, он будто проникал под кожу, заставляя сердце сжиматься еще сильнее.

Тарас перевел взгляд на стену. Там висел старый плакат с улыбающейся мамой и младенцем. Краски выцвели, края плаката пожелтели. Он подумал, что этот плакат, наверное, видел тысячи таких, как он — людей, застывших в ожидании.